Иващенко Нина Наумовна
"Новые дети уже пришли" - эту фразу авторы книги "Дети Индиго" Ли Кэрролл и Джен Тоубер вынесли на обложку. Каких детей имели в виду американские психологи?
Они и их корреспонденты, письма которых приводятся в книге, обобщили детей, не вписывающихся в жестко детерминированную действительность, в группу под названием "дети Индиго" . Таких детей становится все больше и больше. Судя по статьям в журналах, выступлениям специалистов на семинарах и конференциях, эта проблема международная. В странах, где школьная педагогика основана на традиционной практике, массовое образование переживает тяжелый кризис. Привычные схемы уроков, принятые формы отношений между детьми и педагогами, устоявшаяся практика оценки успешности ученика перестают давать желаемый результат.
Я начала свою работу в школе в 1971 году и считаю, что в российском образовании мы переживаем вторую волну "других" детей. Первая волна - поколение "акселератов", родившихся в начале шестидесятых годов. Они были другими даже внешне. Дети хрущевской оттепели, не знавшие голода, хорошо одетые, они были стройными и уверенными в себе. Телевизоры и магнитофоны в каждой семье знакомили их с последними веяниями моды и лучшими образцами популярной музыки. Они знали песни "Битлз" и рок-оперу "Иисус Христос - Суперзвезда". Я до сих пор с удовольствием вспоминаю свою работу с этими ребятами. В 1975 году классы в школах Москвы были укомплектованы по сорок, а то и по сорок два - сорок три человека. Я вела математику в трех таких классах. Большинство из моих учеников было выше мены на голову. Они вызывали острое раздражение старшего поколения учителей тем, что никак не желали принимать то, что казалось им бессмысленным: палочную дисциплину, почтение к взрослым вне зависимости от личных качеств этих взрослых, веру в идеологические штампы. Они одевались и держались в соответствии со своими представлениями о красоте и приличиях. Это было постоянной причиной конфликтов. Я помню, какую ярость администрации вызывали девушки, которые приходили на школьные вечера в сшитых на уроках труда ситцевых юбках до пят, и юноши с локонами до плеч. Они практически все красиво курили, подражая героям кинофильмов, красиво влюблялись, и умели дружить. Год моей работы в этих классах дал мне опыт, благодаря которому я не растерялась потом, когда в 1991году в нашу частную школу пришли дети второй волны российского "потепления".
Одним из этих детей был мой младший сын, и я могла увидеть проблему и с точки зрения учителя, и с точки зрения мамы. Пожалуй, главной особенностью этих новых детей была какая-то удивительная для нашей грубой действительности хрупкость. Их реакция на резкость в любом ее проявлении была почти шоковой. Нервозность взрослого мгновенно улавливалась и вызывала резонансную реакцию. Казалось, что нервная система у них настроена тоньше, чем у предыдущих поколений, и поэтому они более уязвимы и ранимы.
Но зато открытость к любой новой информации, радость познания, контактность создавали им другого рода защищенность. Мой сын неоднократно удивлял меня своей способностью обратиться к незнакомому человеку, если ему казалось, что этот человек может рассказать что-то интересное. Например, однажды на пляже Федя увидел молодого человека, который жонглировал тремя апельсинами. Он, недолго думая, подошел к этому человеку и сказал: "Покажите, пожалуйста, как Вы это делаете?" Довольно быстро молодой человек научил его этому нехитрому фокусу, а я удивилась тому, что мне мое воспитание не позволило бы так просто подойти к незнакомому человеку и о чем-то его попросить. И еще я тогда подумала, что очень многое прошло мимо меня из-за ложной застенчивости и закрытости, которые привило нам наше время.
Если бы Федя был единственным ребенком, мне было бы сложнее оценить разницу между его сверстниками и более старшими поколениями детей. Но мне было с кем сравнивать. Старшие мои дети прекрасно воспитаны, успешны и в учебе и в карьере, они оба талантливо рисовали, легко учились, всегда были самостоятельны и ответственны. Но закрытость и недоверие к окружающему миру для них естественны и органичны.
Однажды на экскурсионном теплоходе, где мы были всей семьей, играла скверная в самом плохом смысле "попсовая" музыка. Старшая моя дочь Женя раздражалась, злилась и говорила, что поездка для нее испорчена. Восьмилетний Федя пошел в радиорубку и попросил сменить кассету. Зазвучали добротные, проверенные временем хиты Квин и Стренглерс, настроение всех экскурсантов поднялось, и проблема рассосалась сама собой.
Эти два случая кажутся мне типичными примерами разницы прежнего и нового отношения к жизни вообще.
Не могу сказать, что творческий и нетривиальный подход таких детей к решению своих проблем всегда удобен для окружающих. На всю жизнь я запомнила, как по дороге из школы шестилетний Федя, не получив от меня мороженое, стал капризничать и канючить. Я достаточно резко его одернула, и он, выждав, когда в вагоне метро закроются двери, встал передо мной в проходе и мелодраматически громко и со слезой в голосе воскликнул: "Ну вспомни! Ведь ты же была моя мама!" Описывать реакцию окружающих пассажиров не приходится. Я еле дождалась следующей остановки, и выскочила из этого вагона. Ребенок был совершенно удовлетворен, он показал мне, что резкость не лучший способ общения с ним. Интуитивно он обратился не к разуму, а к чувству юмора, и это оказалось оптимальным для него решением в этом случае.
В школе я видела, что подавляющее большинство детей, которых родители приводят к нам, отличаются таким же, как и у Феди, обостренным чувством собственного достоинства, необыкновенной интуицией, общительностью и раскованностью.
Они все оказались артистичными, с прекрасными художественными данными, делали интересные обобщения и неожиданные выводы, но совершенно не признавали навязанных им ограничений, смысла которых не понимали. При этом многие из них не держали внимания, плохо выговаривали некоторые звуки, с большим трудом осваивали навыки письма. В частной школе с небольшими классами, с этими детьми работать непросто, но интересно а для массовой школы они оказались сущим бедствием. Они отказываются выполнять указания, сделанные резким тоном, воспринимают материал "от общего к частному", а не так, как построены наши учебники - "от частного к общему". Все это в сочетании со своеобразной логикой и необычным юмором раздражают учителей, мешают им вести уроки в привычном русле.
К тому же эти дети, в подавляющем большинстве правополушарные, многие буквы и цифры писали зеркально и путали "право" и "лево". Они неправильно (с формальной точки зрения) строят фразы. Этих детей очень трудно научить грамотно писать, потому что они, прекрасно зная правила грамматики, делают странные ошибки (например, путают буквы "б" и "м"). Они могут простейшую задачу в два действия решить десятью действиями, объясняя это тем, что мальчик из задачи мог иначе распорядиться объектами вычислений, и задача от этого стала бы интереснее.
Большую часть этих детей так или иначе приспосабливают к привычной школьной рутине, но не всех. А те, кто не смог приспособиться, часто становятся асоциальными и озлобленными, отказываются учиться, перестают ходить в школу. К нам чаще всего приводили именно таких надломленных детей. Да и сейчас в семейный клуб приходят родители, которые столкнулись именно с этими проблемами. Клубная форма отношений хорошо принимается детьми, которым трудно соответствовать формальным требованиям больших коллективов. Поэтому родители часто отдают своих "не таких" детей в кружки, студии, секции, а образование им дают в форме экстерната или в семье. У нас в клубе дети получают консультации по школьным предметам, вместе с родителями веселятся на праздниках, участвуют в психологических семинарах и тренингах.
А тогда, в начале девяностых годов в частной школе мы начали активно искать методы успешной работы с "неправильными" детьми. Мы приглашали психологов, которые учили нас педагогов работать с правополушарными детьми,мы проводили семинары по преодолению школьных неврозов, на которых лучшие специалисты рассказывали нам о причинах и способах борьбы с этим видом неврозов. Наши учителя постоянно учились новым формам образовательной деятельности.
В классах по 10-12 учеников мы старались найти реальный индивидуальный подход к каждому ученику, организовывали для них индивидуальные и групповые занятия с психологами и логопедами, выстраивали программы, ориентированные на правополушарных детей.
Вскоре мы узнали, что наши коллеги в Америке уже давно столкнулись с проблемой детей, "выпадающих" из школьного социума, назвали ее ADHD или ADD и ищут универсальные способы решения этой проблемы. Синдром ADHD у нас назвали "синдромом дефицита произвольного внимания". Попытки преодолеть этот синдром в рамках массовой школы стали предпринимать в России только в конце 90-х годов. Были открыты специальные школы для детей с девиантным (неправильным) поведением. В этих школах маленькие классы, не больше десяти учеников, большое количество психологов, дефектологов, логопедов, воспитателей. Педагоги этих школ проходят серьезную переподготовку для работы с трудными детьми. Недостаток этого решения в том, что направляются в такие школы ученики уже сломанные и реанимировать их одаренность и социальную полноценность практически невозможно. Каждый ученик в этих школах стоит государству очень дорого, и поэтому туда направляют в основном детей из неблагополучных и неимущих слоев общества. Этих учеников просто убирают из массовых школ, где они мешают, но при этом перспективы их собственной жизни отнюдь не радужны. С печатью специальной школы берут далеко не во все колледжи, не говоря уже об институтах. Обеспеченные и социально полноценные семьи вынуждены и предпочитают решать проблемы своих детей самостоятельно.
В Штатах нашли более простой и дешевый способ упаковывать таких детей в прокрустово ложе традиционной массовой педагогики - им просто прописывали риталин (психотропное средство, подавляющее деятельность мозга, у нас аналогичные лекарства прописывают старикам при тяжелой форме сенильного слабоумия). Исследование, проведенное в 1996 году Медицинским институтом при университете Джона Хопкинса, показало, что с 1990 по 1995 год количество подростков, принимающих риталин (метилфенидат) от ADHD увеличилось более, чем в два раза. В настоящее время, по некоторым данным, уже около 4 млн американских детей принимают риталин . Риталин не решает проблему, он просто подавляет и замедляет реакции. О побочных последствиях приема этого лекарства не сообщается, но военное ведомство США отказывается принимать в армию рекрутов, которым прописывали риталин в школьном возрасте.
Мне пришлось два года воспитывать в своей семье мальчика из США, которому был прописан риталин. Это был необыкновенно музыкальный, артистичный и спортивный подросток. После развода родителей он очень скучал по отцу и пытался привлечь его внимание разными шалостями. Администрация школы, где он учился, направила его на обследование и вынудила родителей посадить его на риталин. Когда он после года лечения попал в Россию, к нам в школу, было видно, что когда-то у него была хорошая память, способности к языкам, неплохие математические способности. Но все это было разрушено.
От прекрасного интеллекта остались обломки. Он мог усвоить какие-то новые сведения только, если с ним занимались индивидуально, но получение высшего образования или даже специального среднего было уже нереально.
Два года Рома прожил в моей семье, и нам удалось научить его общаться с людьми без развязности и занудства. Он даже успешно проучился год в школе с военизированной формой обучения, где привык к режиму и порядку. К сожалению, родители забрали его в Америку, и там он опять скатился к тому состоянию, в котором прибыл к нам. (Подробности об этом ребенке можно будет прочитать на сайте в материале "Рома").
Книгу "Дети Индиго" мне подарила мама моего ученика две недели назад к Новому году. Я очень признательна авторам этой книги и всем, кто придумал этот поворот темы. К сожалению, большинство родителей глухи к призывам психологов и педагогов быть с детьми внимательными, доброжелательными, уважать их и любить такими, какие они есть. Родители искренне не понимают, почему они должны воспитывать детей иначе, чем воспитывали их самих. И вот Ли Кэрролл и Джен Тоубер нашли неоспоримый довод: "Ребенок Индиго - это такой ребенок, который обладает новыми необычными психологическими характеристиками и моделями поведения. Это предполагает, что люди, взаимодействующие с подобными детьми (особенно родители), чтобы достичь успеха, должны изменить свой подход к ним, методы воспитания и способы лечения (а лучше обойтись без лечения, считаю я)".
Явление названо. Теперь родители могут гордиться тем, что у них необычный ребенок. Они ощущают себя не аутсайдерами с больным ребенком на руках, а счастливыми родителями ребенка, который пришел из будущего. Непохожесть их чада на других детей уже воспринимается не как бремя, а, наоборот, как удача.
После такого изменения родительского сознания с ребенком можно спокойно работать. Родители уже будут союзниками в формировании личности их ребенка, и им не будут мешать заплесневевшие догмы.
Мировая педагогика за последние полтора века нашла множество способов и методов работы с детьми без насилия, в режиме сотрудничества, в интонации взаимного уважения. Проблема в том, чтобы эти принципы были приняты массами педагогов и родителей. Обобщение детей, выпадающих из среднестатистической нормы, в группу "детей Индиго" - прекрасный психологический ход.
Теперь мама, которую вызывают в школу и ругают за шалости ее ребенка, может отослать учителей к этой книге и гордо сказать: "Мой ребенок - ребенок Индиго. Он требует уважения и внимания к себе". И, если не найдет понимания у педагогов, не попытается в отчаянии ломать своего ребенка, а поищет для него другую школу или другую форму образования.
Школа - один из самых консервативных институтов государства. Практически со времен чеховской гимназии в российских школах мало, что изменилось. Разве что, она стала более массовой, а это усугубило недостатки и уничтожило многие достоинства. А в целом, школа - это все те же классы, в которых сидят, преодолевая скуку, подростки. Все те же учителя, среди которых в лучшем случая один из двадцати любит свою работу ведут в этих классах уроки. И все те же те же экзамены, на которых нужно продемонстрировать умение более или менее точно воспроизводить чужие мысли сдают наши дети. Все попытки подлатать эти старые меха, чтобы налить в них новое вино, обречены на провал. Исправить положение, требуя все больше отчетов, ужесточая санитарные требования, меняя какие-то мелкие частности в содержании учебных предметов, невозможно. Так же, как в американских школах не помогут полицейские на каждом этаже и массовое лечение учеников от интеллекта и одаренности.
Новые дети уже пришли. Они могут стать спасением этого мира, а могут стать его проклятьем. Именно "вылеченные" риталином американские ученики врываются с оружием в свои бывшие школы и убивают всех подряд. Именно сломанные жесткой школьной системой российские ученики идут в криминал и там находят применение своим невостребованным способностям.
Совершенно не важно, какого цвета аура у "других" детей, важно то, что они требуют другой организации учебного процесса и другого подхода к их воспитанию. А главное, требуют того, с чем труднее всего смириться взрослым, воспитанным в авторитарной системе, - уважения к ним, признания права на непохожесть и реальную свободу выбора.
Все это давным-давно описано в методиках Штайнера и Монтесори, в книгах Амоношвили и Щетинина. Не нужно изобретать велосипеды, на них нужно научиться ездить. А для этого нужно поверить, что учиться необходимо.
Может быть книга "Дети Индиго", написанная просто, убедительно и интересно, увеличит число людей, которые хотят жить вместе с детьми Индиго, любить их, сотрудничать с ними и верить, что сеять разумное, доброе, вечное, не смотря ни на что, все-таки имеет смысл.
